Последний негодник - Страница 45

Безумный стук сердца вызван лишь нетерпением, порожденным ее игрой. И ради этой игры Вир позволил рукам медленно скользить вниз от безопасных просторов ее плеч вдоль гибкой линии ее спины к талии, которую он мог легко обхватить большими ладонями. Затем неспешно, ласково скользнул ниже к областям, коснуться которых мужчине было уже непозволительно и не столь невинно. И это только порочная игра вынуждала трястись его руки, когда они нежно исследовали щедрые формы ее ягодиц. И наверняка та же порочность заставляла его стонать, вжимаясь в ее рот, когда его вздыбленное естество упиралось в заковавшие ее одежды.

«Это уж слишком, – возопил резкий голос совести. – Ты заходишь слишком далеко.»

Не так уж и слишком, заверил бы Вир, поскольку она не вырывалась. Наоборот, ее руки скользили по нему, как бы пробуя на ощупь, словно ей впервые довелось обнимать мужчину, в первый раз ее рукам дозволялось блуждать по мускулистым плечам и спине. И все еще продолжая игру, она притворялась стыдливой и не осмеливалась путешествовать ниже его пояса.

Вир прервал поцелуй с тем, чтобы заверить ее, что ей не нужно изображать скромницу, но язык его не в состоянии был повернуться и произнести сии слова. Взамен, он спрятал свое лицо у нее на шее, вдыхая ее запах и покрывая поцелуями шелковистую кожу.

Вир ощутил, как драконша вздрогнула, услышал тихий удивленный вскрик, будто это все было для нее внове.

Но этого же не могло быть.

Она тяжело дышала, как и он, а кожа ее пылала под его губами. А когда он обхватил ладонями ее грудь, то почувствовал под ладонью затвердевший бутон под этим прискорбно скупым лифом. Ткани, чтобы скрыть ее тело, едва хватало, и он оттянул вниз все, что там имелось в наличии, и заполнил ладони женственной плотью, как мечтал об этом много-много раз.

– Красота. – Его горло болезненно напряглось. У него болело везде. – Ты такая красивая.

– О, боже, нет. – Ее тело вдруг застыло. – Я не могу… – Она подняла руки и схватила его за запястья. – Черт вас подери, Эйнсвуд. Это ведь я, вы, пьяный идиот. Это я, Гренвилл.

К изумленному смятению Лидии, Эйнсвуд в ужасе не отпрянул.

Наоборот, у нее заняло черт знает сколько времени оторвать его руки от своего бюста.

– Это я, Гренвилл, – повторила она раз пять, а герцог продолжал ласкать и целовать весьма чувствительное местечко за ушком, о чувствительности которого она до сего момента и не подозревала.

Наконец, она воскликнула «Прекратите!» твердым тоном, приберегаемым обычно для Сьюзен.

Тогда Эйнсвуд освободил ее и мгновенно преобразился из пылкого возлюбленного, приговаривавшего ей, что она красивая – и заставлявшего ее ощущать, что она самая прекрасная, самая желанная женщина в мире – в несносного грубияна, каковым он по обыкновению являлся… с добавочной долей угрюмости, которую она могла бы найти комичной, не будь так раздосадована собой.

Она ведь не выказала даже сколько-нибудь сносного подобия сопротивления.

Она же знала, что герцог повеса, и самого худшего толка – из тех, что презирают женщин – и все-таки позволяла соблазнять себя.

– Разрешите мне кое-что растолковать вам, Гренвилл, – зарычал он. – Если хотите играть в игры с мужчиной, вам следует приготовиться играть с ними до конца. Потому что в ином случае вы вгоняете парня в весьма дурное расположение духа.

– Вы уже родились с дурным расположением духа, – парировала Лидия, поддергивая вверх лиф.

– Еще минуту назад я пребывал в превосходном настроении.

Ее взгляд упал на его руки, на которые стоило нанести предупреждающие татуировки. Этими дьявольски опытными руками он легкими прикосновениями и ласками почти раздел ее. И она ни единым шепотом не выразила протест.

– Уверена, вы вскоре вновь утешитесь, – произнесла Лидия. – Стоит только выйти на дорогу. Ковент-Гарден кишит подлинными шлюхами, жаждущими поднять ваш дух.

– Если вы не хотели, чтобы с вами обращались, как с проституткой, не следовало разгуливать одетой в наряд, подобный этому. – Он бросил сердитый взгляд на ее корсаж. – Или мне следовало сказать «раздетой»? Всем понятно, что вы не надели корсет. Или нижнее белье. Полагаю, вы и о панталонах не позаботились.

– У меня весьма убедительная причина так нарядиться, – заявила драконша. – Но я не собираюсь перед вами объясняться. Вы и так отняли у меня довольно времени.

И направилась к двери.

– Могли бы, по меньшей мере, поправить одежду, – заметил он ей вслед. – Тюрбан-то съехал, а платье у вас, как бог на душу положит.

– Тем лучше, – заявила она. – Всякий будет думать, будто знает, что я что-то замышляю, а мне нужно выбраться из этого непотребного места, и чтобы мне не успели при этом перерезать горло.

Она открыла дверь, затем помедлила, оглядевшись. И нигде не увидела признаков Корали или ее телохранителей. Потом оглянулась на Эйнсвуда. Ее мучила совесть. Весьма значительно.

Он не выглядит ни в коей мере одиноким или покинутым, уговаривала она глупую совесть. Он дулся и все, потому что принял ее за шлюху, ввязался во всю эту суету, преследуя ее и соблазняя, совершенно без всякой для себя пользы.

И не будь он так омерзительно чертовски хорош в этом деле, она бы пресекла действия прежде, чем они наяву совершились, и он тогда смог бы найти кого-нибудь еще…

И обнимал бы кого-то еще своими сильными руками, и целовал бы так нежно и пылко, как какой-то Прекрасный Принц, и ласкал бы ее, и заставил чувствовать себя самой прекрасной и желанной принцессой на свете.

Но Лидия Гренвилл никакая не принцесса, заявила она своей совести, а он не Прекрасный Принц.