Последний негодник - Страница 59

К оглавлению

Черт возьми, дверь.

Он чуть не поимел драконшу прямо перед растреклятой входной дверью.

– Черт возьми.

Он поднял голову, втянул воздух в легкие, потом еще раз и еще.

Потом ощутил, как руки ее скользнули прочь, услышал ее прерывистое дыхание.

– Гренвилл, – начал Вир, еле ворочая распухшим языком.

Он увидел, как метнулись к одежде ее руки и неловко стали застегивать то, что он успел расстегнуть.

– Не говорите ни слова, – приказала она, голос ее был таким же хриплым, как у него. – Я сама начала. Я беру всю вину на себя, ответственность, все что хотите.

– Гренвилл, вы…

– Я выжила из ума, – продолжила она. – Это как пить дать. Полагаю, мне следует быть благодарной. Только я пока не могу. Я понимаю теперь, что вы имели в виду прошлым вечером насчет плохого настроения. – Она зажмурила глаза и вновь открыла. – Вы не упоминали, что кое-кому напрасно причинили боль. Впрочем, именно того этот кто-то заслужил тогда, верно?

– Проклятие, Гренвилл, только не говорите, что я задел ваши чувства.

И голос его прозвучал слишком резко и громко. Вир попытался сказать спокойным тоном:

– Да ради Бога, мы же не можем устраивать представление перед входной дверью.

Драконша оттолкнулась от пресловутой двери, подхватила узел и стала подниматься по лестнице.

Эйнсвуд потащился за ней.

– Вы же на самом деле не хотите меня, – продолжил он. – Это все минутная страсть. Возбуждение. Пробужденное опасностью. Вам и за милю нельзя ко мне подходить, Гренвилл. Я плохо влияю. Спросите любого.

– Я, знаете ли, тоже не образчик добродетели, – парировала она. – Иначе бы меня ни за что не привлек такой никчемный дегенерат, как вы.

Она подчеркнула сие утверждение, ткнув локтем ему под ребра.

– Убирайтесь прочь, – заявила она. – И там и оставайтесь.

Тут Вир остановился и позволил ей удалиться. Он наблюдал, как она решительной походкой чеканит последние шаги до кабинета, выпрямив спину и покачивая заносчивым задом.

Потом открыла кабинет и, не оглянувшись на Вира, вошла и захлопнула дверь.

Он стоял, не двигаясь с места, испытывая неуверенность, в голове крутилась мешанина из мыслей, как обычно в присутствии драконши. На сей раз омут мыслей замутили эти «кто-нибудь еще» и все то вранье, что он твердил себе, и невесть откуда приблудившиеся частицы правды, умудрившиеся выжить в адской бездне, представлявшей собой его мозги.

В этой бурлящей преисподней он разглядел одну ослепительную истину, самую унизительную. Что «кого-нибудь еще» он не потерпит.

Это была самая что ни на есть неприглядная истина касательно нее, но тут уж ничего нельзя поделать. На свою беду драконша перешла ему дорогу, а еще большее несчастье для нее, что она уязвила его самолюбие, и теперь…

Ему не стоило даже думать подобное, потому что из всех неправедных дел, которые он когда-либо совершал или замысливал сделать, то, что он обдумывал в этот момент, превзошло все ожидания.

Все же он был последним негодником Мэллори, отвратительным, самоуверенным, бессовестным, et cetera, et cetera.

А что считалось самым преступным в жизни, посвященной грехам и моральному произволу?

Эйнсвуд направился к двери в кабинет, толкнул ее и вошел.

Он обнаружил драконшу, занятую вываленным на стол содержимым женской сорочки.

– Я же сказала вам, убирайтесь, – возмутилась она. – Если в вас есть хоть крупица разума…

– Нет. – Он закрыл дверь. – Выходите за меня, Гренвилл.

Глава 10

Эйнсвуд маячил перед дверью, выглядя при этом так, словно потерпел кораблекрушение. Сюртук, равно как и жилет, помятые и грязные, были расстегнуты, и полы болтались. Шейный платок он потерял, наверно не без помощи Лидии, а рубашка распахнулась, являя миру мощную линию шеи и плеч, и привлекая внимание к мускулистой груди, соблазнительно видневшейся в V-образном вырезе. Облегающие брюки все были в пятнах, а башмаки имели изношенный вид.

– Выходите за меня, – повторил он, снова притягивая ее взгляд к своему лицу. Глаза его потемнели, и лицо приобрело упрямое, доселе невиданное ею выражение. Это значило, что разум свой он запечатал наглухо, и она с таким же успехом могла бы говорить с дверью, которую герцог подпирал.

Лидия совершенно не могла взять в толк, что за блажь стукнула ему в голову – жениться, но могла только догадываться: запоздалый приступ совести, ложное представление о долге, или просто мужское желание господствовать. Больше похоже, что это было случайным образом сложившаяся смесь из всех трех причин с долей милосердия и, возможно, добавились некоторые другие вредоносные ингридиенты.

Как бы то ни было, невзирая на то, что он там имел в виду под сим предложением, она знала, что женитьба означает мужское господство – со всей безусловной поддержкой от всех форм общественной власти: закона, церкви и Короны. Проще говоря, над любой, за исключением господствующего рода, женщиной, чей восторг по поводу сложившейся ситуации менялся от сильного (среди немногих заблудших) до несуществующего (среди просвещенных, свободных от предрассудков). Среди последних в пору ранней юности заняла свое место и Лидия, и с тех пор не сдвинулась с этой позиции.

– Благодарю, но замужество не для меня – заявила она Эйнсвуду со всей возможной холодностью и самым безоговорочным тоном

Он отошел от двери, чтобы встать напротив нее, где их разделял только стол.

– Нет, не говорите мне, – произнес он. – У вас наверняка припасено некое высокопарное правило против брака.

– Собственно говоря, так и есть.