Но ее мгновенный страстный отклик на его прикосновение сжег в аду все эти посулы и желания.
Его мужской гордости не по силам соперничать с нуждой, бушующей в крови, подобно жидкому адскому пламени.
Вир погладил свою драконшу, раздвинул ей ноги и одним махом ворвался в нее… и она пронзительно закричала.
То, что для более нервничавшего, чем он бы признался, новобрачного прозвучало, как пронзительный вопль, было всего лишь слабым испуганным возгласом.
Когда по этой причине он резко остановился, собственная нервозность Лидии смешалась со смущением.
Она открыла глаза. Его же глаза потемнели, черты резко обострились.
– Что? – спросила Лидия. – Что я сделала не так?
– Я причинил тебе боль?
Смущение отступило. Лидия помотала головой.
– Я слишком поспешил. – Голос его охрип. – Ты была не готова.
– Я не знала, чего ждать, – призналась она. – И удивилась.
Она чуточку сменила положение, приподняв колени немного вверх. Он резко втянул воздух. Она же со своей стороны задохнулась от странного ощущения внутри.
Его часть внутри нее была не только огромной, но и, казалось, жила своей собственной жизнью, пульсируя и распространяя волны жара.
– О, – прошептала Лидия. – Я и представить не могла.
Черты лица Эйнсвуда смягчились.
Ее мускулы тоже стали расслабляться, приспосабливаясь под его размеры.
На самом деле он не сделал ей больно. В первое мгновение возникла жгучая боль, и она почувствовала досадное трение и тесноту. Сейчас же ей было более удобно, во всяком случае, телесно.
– Я такая дурочка, – призналась Лидия. – Я думала, что со мной что-то не так, и ты не поместишься.
– С твоим телом все в порядке.
Он подвигался внутри нее, и у нее снова перехватило дыхание.
Нет, ничего неправильного в ее теле не было. С Эйнсвудом она не чувствовала себя великаншей. Но ее тело – это все, на чем кончалась ее уверенность.
Она не являлась леди, даже наполовину. В ее жилах не текла кровь Баллистеров. Лидия больше не была уверена, кто она такая, что она такое.
Эйнсвуд наклонил голову.
– Гренвилл.
– Терпеть не могу, когда не знаю, что делать.
Его рот накрыл ее губы.
Она потянулась и запустила пальцы в его шевелюру.
Лидия хотела его. Тут уж у нее никаких сомнений не было. Она просто упивалась его грешным вкусом, вдыхала его запах.
Она училась, как целовать его, как прекратить думать и взамен с головой окунуться в ощущения.
Она узнала, как это легко – отбросить самообладание и позволить страстному желанию занять его место.
Она постигла, как глубже проникает это страстное желание, словно вонзающийся в сердце кинжал.
Она до боли жаждала мужа, хотя он был уже внутри ее, частью ее. И ей было больно, потому что она понимала, кто он такой, и знала, что глупо надеяться, что он изменится. Она знала, что тоскует по большему, чем он способен ей когда-либо дать.
Лидия вновь стала осознавать, что он, лаская, водит по ней руками, опускаясь до того места, где сливались их тела. Он касался ее в том месте, как делал это прежде, чтобы подготовить ее. Хотя в этот раз он уже был в ней, и поглаживания его пальцев вкупе с биением потаенного жара внутри нее, заставляли ее выгибаться. Мучительная жажда завладевала всем ее телом и билась в ней, как биение сердца.
Лидия почувствовала, как Эйнсвуд подался назад.
– Нет, погоди, – взмолилась она. И вцепилась пальцами в его плечи, чтобы удержать.
Мускулы под ее ладонями вздулись и натянулись, как канаты, и тогда он сделал резкий выпад. Наслаждение отдалось в крови и тесной плоти.
– О, Боже, – задохнулась она. – Господи милосердный.
Эйнсвуд снова толкнулся, и на сей раз она против воли выгнулась ему навстречу. Жажда нарастала, смешиваясь с удовольствием, которое захлестывало ее подобно жаркому подступающему приливу. Еще один выпад, и вот она встретилась с этим приливом. И столкнулась вновь и вновь, пока наслаждение не затопило все сомнения вкупе с отчаянием и не унесло их прочь.
И тогда Лидия уступила телом, душой, волей – всем – ему, своему мужу. Она цеплялась за его скользкое от пота тело, неслась с ним, пока ритм неумолимо становился все быстрее и сумасшедшей, словно та буря, что настигала их во время скачки.
И в этот момент Лидию врасплох застигло освобождение. Она услышала хриплый вскрик мужа, скорее уж рык животного, почувствовала, как он ухватился пальцами за ее ягодицы и приподнял. Она ощутила последний сильный удар… и наслаждение, как молния, ослепительная и жгучая, пронзило ее. А потом еще и еще, пока она не разлетелась, как взорвавшаяся звезда, и темнота не поглотила ее.
Позже Лидия еще целый век лежала не в силах пошевелиться.
Долго еще она не могла овладеть речью. Нечему удивляться, когда она и разум не сумела обрести.
Когда же, наконец, она с усилием подняла не желающие открываться веки, то уперлась прямо в пристальный взгляд Эйнсвуда.
Прежде чем она успела прочесть его выражение, Вир моргнул и отвел взгляд. Осторожно он вышел из нее. Потом перевернулся на спину и улегся, молча уставившись в потолок.
Какое-то время Лидия тоже молчала, уговаривая себя, что глупо чувствовать себя такой одинокой и отвергнутой.
Ничего личного, напомнила она себе. Он просто такой, какой есть. Хелена предупреждала ее. Стоит нас использовать, так ценности больше не представляем.
Хотя ценности она не представляла лишь для него. Она вовсе не была ничего не стоящей женщиной, твердила себе Лидия, и нечего так расстраиваться только потому, что он отодвинулся и не удостаивает ее взглядом.