Последний негодник - Страница 83

Леди Дейн поднялась.

– Нам едва ли выпал благоприятный случай поговорить. Никто не может надеяться вести разумную беседу в присутствии двух шумных самцов, спорящих за превосходство. Вы должны вернуться с нами в Аткорт завтра.

– Конечно, вы должны, – подхватил Дейн. – В конце концов, это же родовое гнездо.

– У меня тоже имеется родовое гнездо. – Эйнсвуд по-хозяйски обнял Лидию за плечи. – Она только твоя кузина, да и то дальняя. И сейчас она Мэллори, а не Баллистер, не важно, чем ее там пометили…

– Возможно, в другой раз, – учтиво вмешалась Лидия. – Нам с Эйнсвудом нужно уладить одно важное дело – и мне нужно закончить работу для «Аргуса», которую…

– Да, как ты сказала, еще есть важное дело, которое нужно уладить, – сказал ее супруг напряженным тоном.

Он спешно пожелал спокойной ночи, и они уже было отправились к своей спальне, когда леди Дейн окликнула их. Они задержались. Леди Дейн догнала их, сунула небольшой удлиненный сверток в руки Лидии, поцеловала ее в щеку, затем быстро удалилась.

Лидия подождала, пока они не войдут в свою комнату, и развязала сверток.

И издала короткий испуганный всхлип.

Она услышала встревоженный голос Эйнсвуда:

– Милостивый Боже, что они…

И она очутилась в его сильных, теплых, надежных объятиях.

– Дневник моей мамы.

Слова прозвучали глухо в складках его халата.

– Они вернули мне дневник мамы.

Голос ее сорвался, а с ним рухнуло и все ее хладнокровие, которое она так решительно сохраняла в присутствии своей новоприобретенной семьи.

Уткнувшись лицом в грудь мужа, она зарыдала.

Глава 14

Дневник Энн Баллистер

Я едва могу поверить, что наступил мой девятнадцатый день рождения. Кажется, миновало лет двадцать, как я оставила отчий дом, а не двадцать месяцев.

Интересно, помнит ли отец, какой сегодня день? Он и его кузен лорд Дейн по обоюдному согласию вычеркнули мое существование из своих жизней всеми доступными средствами, исключая разве что убийство. Но стереть память не столь легко, как имя в семейной библии. Не составляет труда ввести за правило, чтобы больше никогда не упоминалось имя дочери; все же память не подчиняется воле, даже память Баллистеров, имя и образ настойчиво хранятся еще долго после смерти, буквальной или фигуральной.

Я жива, отец, и хотя, да, твое желание чуть не осуществилось, когда родилась моя дорогая малышка. У меня не имелось дорогого лондонского акушера, чтобы наблюдать за родами, а рядом была простая женщина не старше меня, родившая уже троих детей, и снова пребывавшая на сносях. Когда придет время рожать Эллис Мартин, я отблагодарю ее тем, что тоже сыграю роль повитухи.

Настоящее чудо, что я выжила после родовой горячки – с этим дружно согласились все сведущие матроны нашего скромного прихода. Я же со своей стороны знаю, что сие было вовсе не чудом, а следствием одной лишь моей силы воли. Не могла я покориться Господу, как бы сильно он не настаивал. Я ни за что бы не оставила свою малышку лживому себялюбцу, за которого вышла замуж.

Нисколько не сомневаюсь, что сейчас Джон сожалеет, что мы обе, Лидия и я, выжили. Он вынужден принять выпавшую ему любую роль, какой бы незначительной и маленькой она не была, и заставить себя испытывать отмеренное ему судьбой. Я устроила так, что его заработки попадают прямо в мои руки. С другой стороны, каждый фартинг его маленького дохода потратился бы на пьянки, женщин и карточную игру, а моя Лидия голодала бы. Он горько жалуется, что я лишаю смысла его существование, и проклинает тот день, когда он решил завоевать мое сердце.

Со своей стороны, мне до глубины души стыдно, что он преуспел, и я оказалась такой совершенной дурочкой. Однако же, я ведь была несмышленой девочкой, когда сбежала из дома. Хотя моя родня принадлежала лишь к незначительной младшей ветви рода Баллистеров, меня баловали и пестовали, как какую-то дочь герцога, и в результате воспитали не менее наивной. Для красивого и сладкоречивого повесы, вроде Джона Гренвилла, я была слишком легкой мишенью. Как мне удалось бы распознать, что его волнующие речи и слезные объяснения в любви всего лишь… актерская игра?

Однако же мудрости ему не хватило. Он смотрел на меня, как на билет, призванный обеспечить бы ему жизнь в богатстве и без забот. Он верил, что понимает английскую аристократию, поскольку воплощал дворян на сцене. Ему было невдомек, что такая гордая семья, как Баллистеры, скорее бросят в нищете и упадке дочь, не знавшую ни дня забот в свои семнадцать с половиной лет. Он воистину верил, что они примут его: человека, которого ни в какой степени нельзя наградить титулом «джентльмен» и приумножившему свою дурную славу принадлежностью к недостойной породе, отмеченной актерским ремеслом.

Знай я о заблуждениях Джона, мне следовало бы его просветить, хотя сама я была сбита с толку и невежественна. Но я предполагала, что он понимает, как и я, что мое тайное бегство порвет все связи с Баллистерами, воссоединение невозможно, и мы должны будем следовать своим путем.

Я довольствовалась бы малым, живя с ним в шалаше, столько, сколько потребуется, мысли мы одинаково и прилагая общие усилия улучшить нашу судьбу. Но труд незнаком его природе. Сейчас я сожалею, что меня не учили выгодной торговле. Мои соседи платят мне за то, что я пишу за них письма – здесь едва ли найдется хоть один, способный накарябать свое собственное имя. Еще я понемножку шью. Но с иголкой я обращаюсь не очень искусно, а кто поблизости может позволить себе, не говоря уже о понимании значения этого слова, гувернантку? Кроме случайно то тут, то там перепадающих грошей, я целиком завишу от Джона.